Ночной перезвон колоколов

[Тигровая Осень]

И снова - художественное творчество. Когда я была ещё ну совсем-совсем маленькой, по какой-то радиостанции (точнее, она тогда была одна - Радио России) шла постановка какого-то то ли рассказа, то ли пьесы - что-то типа страшилок, которые все в детстве рассказывали. Это было первое, от чего я испытала действительно животный страх. Помню, что называлась она "Ночной перезвон колоколов". Недавно нашла. Правда, с трудом, потому что немного под другим названием. Теперь это кажется скорее наивным, но всё-таки решила сюда его засунуть. Чисто для себя - в память о детстве.

читать

Лето. Деревня. Завалинка из бревен. Мне девять лет. Наша шумливая днем компания по вечерам собирается на дровах. Чем ближе сумерки, тем зловещее и страшнее становятся наши рассказы: о черных перчатках, играющих по ночам на рояле; о домовых, живущих в заброшенном хлеве; о странной бабке из соседней деревни, которая выходит из дома только после захода солнца. С общего молчаливого согласия, для взрослых, эти разговоры оставались тайной. И лишь от бабки Настасьи — хозяйки и хранительницы завалинки — у нас не было секретов. Эта древняя старушка, своими историями о Боге, святых и о всяких других чудесах, завоевала сердца и доверие не одного поколения детишек.

Где-то в полутора километрах от нашей деревеньки через овраг, в котором еле двигалась болотистая речушка, перед большим лесом, стояла заброшенная старая церковь с погостом. Когда-то рядом с ней был и хутор из нескольких домов, где жил священник со своей семьей, кладбищенский сторож и еще какие-то люди. Но уже за много лет до моего рождения это место было полностью людьми заброшено. Старую церковь закрыли на замок, священника перевели в другое место, а кладбищенский сторож заснул навек на родном погосте. Не зарастала лишь тропинка, проходившая через кладбище, так как она была кратчайшей дорогой из нашей деревни в лес.

Как-то к нам присоединился еще один мальчик, которого тоже вывезли из города на отдых. Его звали Натан. Для меня он был уже совсем взрослым, ему исполнилось целых тринадцать лет. Натан был красивым, сильным и высоким. Девчонок и малышей не обижал. И за короткий срок стал предводителем всей нашей ватаги. Однажды вечером, когда большинство ребятишек вместе с бабкой Анастасией, покинув завалинку, разошлась по домам, Натан пообещал, что к утру придумает нечто интересное. И свое обещание он сдержал...Идея Натана, проникнуть в заброшенную церковь, нам пришлась по душе, хотя и показалась немного жутковатой. Оказалось, что каждый из нас и сам давно подумывал об этом. На старом кладбище мы уже бывали и не раз, правда, днем и с взрослыми. Очень часто, когда мы возвращались с малиной из леса, моя бабка присаживалась отдохнуть под кладбищенскими березками. А мы, ребятня, разбредались среди могильных бугорков, с любопытством и страхом разбирая надписи на старых каменных надгробиях. Подходили мы и к церквушке, на дверях которой висел огромный ржавый замок, а из окон с толстыми решетками веяло таким тленом и холодом, что забраться на них и заглянуть внутрь, у нас не хватало мужества.

С местной девочкой Любой мы дружили уже не первый год. Она была немного постарше меня, а ее брат Коля — моим одногодком. В их доме, вставая с первым криком петуха, взрослые ложились спать очень рано, поэтому детям, вечно возившимся перед сном и засыпавшим значительно позже, стелили на ночь в сенях на чердаке, где хранилось сено. В этот вечер на чердачном сеновале нас собралось пять человек: я, Любаня и ее братишка, и еще две девочки-дачницы. Обычного веселья и возни уже не было, все с напряжением ожидали наступления ночи. Фонари, свечки и даже керосиновая лампа были приготовлены заранее еще днем. Дверь в сенях оставалась незапертой, чтобы Натан мог зайти за нами, не побеспокоив взрослых.

Мы ждали... Наконец, в темноте послышался едва уловимый скрип. Натан вошел в сени и направил луч своего фонарика на чердак, - это был условный сигнал. Все, молча, по очереди, спустились вниз, и вышли через огороды на зады. Там нас ожидали еще два мальчика. Теперь команда была в полном сборе, и мы двинулись в путь.

В небе как прожектор светила огромная круглая луна. Впереди, наступая на собственную тень, шагал бесстрашный Натан. Мы чувствовали себя героями. Жутко-сладостное ощущение, что ты пересечешь сейчас границу другого недозволенного мира, заполнило наши сердца. И вот мы на дне оврага, на берегу ленивой речки. Здесь по набросанным деревцам и веткам ее можно было перейти, не замочив ног. Натан первым прыгнул на поваленную березку. Он обернулся ко мне и протянул руку.— Смелее. Теперь я твой ангел-Хранитель. Когда я с тобой, тебе нечего бояться, — тихо произнес он.Я шагнула на бревно и вдруг почувствовала, что пальцы мальчика, сжимавшие мою ладонь, горячи как раскаленное железо.

— Не трусь, — прозвучал над ухом голос Натана, возвратив меня в реальный мир.

— А я и не боюсь, — ответила я, оглядываясь на ребят. Они гуськом, следом за нами переправлялись через речку.

Вскоре тропинка потянулась резко вверх и через несколько минут, вывела нас из оврага. Запыхавшись от быстрой ходьбы, мы остановились, чтобы отдышаться. Я огляделась. Над противоположным склоном оврага, там, где осталась наша деревня, зависла огромным серебряным шаром луна. Каждый ее лучик был направлен прямо на меня. Казалось, еще немного и она, как магнит, оторвет меня от земли. Таинственный лунный свет проникал через мои глаза в мой мозг и сердце. Я растворялась в нем, а вместе со мной и все мои чувства.

— Очнись, — встряхнул за плечи меня Натан, — пора идти дальше, а то не успеем вернуться к петухам. И вновь его руки показались мне неестественно горячими, а в глазах промелькнуло нечто такое, что заставило меня содрогнуться. Пройдя еще немного по тропинке, мы свернули вправо и направились к церквушке и чернеющим, кое-где уцелевшим могильным крестам. Не дойдя до первого из них, мы наткнулись на большой могильный камень, лежавший на почти осевшем бугорке.

— Странно. Ведь кладбище начинается дальше, — заметил кто-то полушепотом.

— А висельников вместе со всеми не хоронят, — ответил негромко Натан.

— Это кладбищенский сторож.

Когда все стали съезжать с хутора, он не захотел. Ну, и пока его нашли, провисел невесть сколько в своей сторожке. Слова Натана неприятно поразили всех нас. Кто-то зажег фонарик и направил его луч на камень. На нем лежали три пожухлые кувшинки. Что-то похожее на тень большой бабочки пронеслось над нашими головами.

— Это летучая мышь. Их здесь много, — предупредил Натан.

— Да не бойтесь. Посмотрите, какая луна. Ведь здесь светлее, чем днем!

Мы подняли головы, и снова завораживающее чувство сковало мое тело, превращая меня в блаженную пустоту, но прикосновение раскаленных пальцев мальчика уже больше не испугало. — Пошли — спокойный голос Натана возвратил меня на землю. Мне захотелось разглядеть его лицо и понять, что в его чертах так напугало меня совсем недавно. Но он развернулся и уверенным шагом направился к церкви. За ним поспешили и все остальные.

И вот мы у церковной стены под одним из окон.

— Здесь можно пролезть между крайними прутьями, — пояснил Натан. Он достал спички, зажег керосиновую лампу и, установив ее посередине окна, взобрался на него.

— Добро пожаловать в наш сказочный замок, — услышала я его голос над своей головой.

Он протиснулся через решетку, присел с другой ее стороны и протянул мне руку. По щербатой стенке я вскарабкалась следом за ним, проскользнула между прутьями и осторожно, держась за них, спустилась вниз. Нашему примеру последовали и остальные. Натан с лампой в руке прошел в центр зала и остановился. Прижимаясь, друг к другу, мы стопились вокруг него. Мне вдруг показалось, что я в партере разрушенного старого театра. Через проломленный купол над нашими головами проникал лунный свет. Он как прожектор высвечивал у дальней стены подобие невысокой сцены, на которой, стоял накрытый белым большой четырехугольный стол с темнеющими на нем предметами. Декорацию дополняли распахнутые перед сценой ворота. Поставив горящую лампу на пол, Натан направился к возвышению. Ребята, немного помедлив, двинулись за ним. Не доходя до таинственных ворот, луч моего фонарика наткнулся на большой черный ящик. Мы наклонились, откинули крышку и стали рассматривать его содержимое. Натан же, не останавливаясь, прошел дальше. В сундучке (а ящик оказался именно им) лежали какие-то покрывала и странные одежды из тяжелой блестящей ткани. Любопытство и радость находки быстро растопили наш страх, и мы с увлечением стали извлекать из ящика его содержимое, споря кому и что должно достаться. Я вытащила широкую, длинную ленту, с бахромой на концах. Она, как и все остальное, была расшита серебристыми крестами. Обмотавшись ею как шарфом, я выпрямилась и тут... Картина, представшая перед моими глазами, превратила меня в каменное изваяние.

На возвышении по ту сторону распахнутых ворот у стола, на котором горел причудливый подсвечник, в сверкающей длинной мантии и митрой на голове стоял Натан. В левой руке он держал небольшой ковшик, в правой — нож, сверкающее лезвие которого, напоминало форму копья. Натан стоял, не двигаясь, и молча смотрел куда-то поверх наших голов. Возня и шепот у сундучка прекратились. Все с изумлением разглядывали Натана. С минуту только потрескивание свечей нарушало тишину. Из жуткого оцепенения меня вывел колокольный перезвон. Рождаясь где-то глубоко под землей, он исходил прямо из-под наших ног. Натан перевел свой взгляд на меня, улыбнулся и медленно пошел вперед. Как под гипнозом все двинулись к нему навстречу. Мы приблизились. Натан стоял в метре от нас, почти на самом краю возвышения. Он по-прежнему не сводил с меня глаз. И тут я поняла, что в его лице так пугало и настораживало меня этой ночью.

Это были его зрачки — две длинные узкие черные щелочки!

У людей таких глаз не бывает, — промелькнуло у меня в голове. От страха я зажмурилась.

— Не кричи, ты можешь его разбудить, а они все равно многого не видят и не слышат, — неожиданно прозвучал властный голос справа от меня. Я открыла глаза и покосилась на ребят. И вдруг над нашими головами опять пронеслась тень, только уже не одной, а целого десятка летучих мышей. Любаня, стоявшая рядом со мной, взвизгнула, а следом за ней закричали и другие девочки. Сотрясая старые стены, крик эхом отразился в зале. Сзади нас, в другом конце церквушки, что-то очень тяжелое с грохотом рухнуло сверху. Церквушка загудела, и ее пол задрожал. Мы сорвались с места почти одновременно. Я первая подбежала к окну и быстро вскарабкалась на него по неровной стенке и...

О, Боже! Моя голова не проходила через оконную решетку!

В исступлении я пыталась просунуть ее между другими прутьями, но все попытки были тщетны. С ужасом я наблюдала, как между могилами, в сторону тропинки удирают силуэты ребят.

— Ты вылезаешь не из того окна, — раздался внизу спокойный голос Натана.

Я метнулась к другому окну, с края которого кто-то спрыгивал, и, уже спускаясь вниз, вновь увидела Натана. Керосиновая лампа, поставленная в центре зала, высвечивала его фигуру со спины. Спокойной походкой и уже без царских одежд он шел в сторону церковных дверей. Соскочив на землю, я, что есть духу, помчалась в сторону тропинки. «Обогни могилу сторожа», — вновь скомандовал властный голос, но мои ноги, от страха, мне уже не повиновались. Они мчали меня кратчайшим путем к оврагу.

«Как же мерзко завоняло», — успела я подумать, когда последние кресты остались позади. И в ту же секунду, прямо из-под земли передо мной выросла отвратительная фигура в полуистлевших лохмотьях. Длинные всклокоченные волосы, лицо, все заросшее бородой, а там, где должны были быть глаза и нос, темнели провалы. Я не успела свернуть в сторону и прямо с разбега врезалась в это нечто. Руки ощутили что-то холодное, слизкое и мерзкое. Горло сжали спазмы от ужасной вони.

— Это сторож — мы его разбудили — как эхо пронеслось у меня в голове.

Я отлетела от него метра на три и упала на спину. Протянув вперед руки, он двинулся ко мне. Обтянутые кожей кости потянулись к моей шее. Задыхаясь от ужаса и смердящего запаха, я не спускала с них глаз. И вдруг, застыв надо мной, он взвыл как собака, затем выпрямился и медленно попятился.

Я вскочила на ноги.

— Беги, — послышался сзади голос Натана. Он вышел из-за моей спины и шагнул вперед к ожившему трупу. В правой руке у него блестел нож с лезвием, напоминающим копье.

Не оглядываясь, я помчалась к оврагу. Извилистая тропинка несла меня вниз. Еще один изгиб дорожки, и я увидела ребят. Они сбились в кучу.

— Что так долго? Где Натан? — вполголоса спросил Коля.

— А что за вой был на кладбище? Вдруг это волк или бешеная собака? — перебила его одна из девочек.

— Ага, наверно, та самая, которая вас с утра покусала. То-то вы и разорались как ненормальные. Своим криком полцеркви разнесли и всех покойников перепугали, — сострил Коля.

— Господи, что это на тебе намотано? — снова, обращаясь ко мне, спросил он.

Я наклонила голову и увидела, что мою шею, как шарф несколькими оборотами, обматывает широкая лента, расшитая крестами.

Говорить я не могла, ужас все еще сидел у меня комом в горле. Руки горели как с мороза. Я присела и стала вытирать их об мокрую траву. Ребята, молча и с удивлением наблюдали за мной.

— Ты чего? — обнимая меня, спросила шепотом Любаня.

— Да ее всю трясет. Где же Натан? Надо скорее возвращаться.

— Тише. Смотрите, там кто-то поднимается, — перебил ее Коля. — Прячьтесь, — скомандовал он, и мы нырнули в сырые кусты.

Через полминуты, мимо нас медленно прошла старая женщина с седыми распущенными волосами.

Она брела, высоко задрав голову, и, казалось, ничего не замечала вокруг. Поднявшись немного вверх, женщина свернула с дорожки и исчезла в кустах.

Несколько минут мы сидели, затаясь.

Но вот послышались легкие шаги, по тропинке спускался Натан. Все выскочили к нему.

— Что это вы? — спросил он тихо.

— Тут эта бабка ненормальная из соседней деревни прошла. Она и вправду по ночам по болоту шастает, — взволнованным шепотом выпалил Коля.

Душераздирающий женский крик донесся сверху и оборвал его на полуслове.

Даже во сне я все еще бежала по тропинке оврага, спасаясь от невидимого кошмара. К счастью, настойчивый стук внизу вырвал меня из моих сновидений.

Я открыла глаза – уже рассвело. Рядом со мной на сене тихо посапывали девочки и Любаня.

Из глубины чердака что-то невнятно во сне ворчал Колька. Кто-то вышел в сени, открыл дверь и провел раннего гостя в дом. Ещё несколько минут я лежала, прислушиваясь, но сон снова сковал мои веки, и я провалилась в темноту.

– Ну и разоспались наши девицы, – кричал Коляня над моей головой. – Любка, вставай, уже коров на полдень пригнали.

Но когда мы все проснулись, он присел к нам и зашептал.

– Наши на работу сегодня не пошли. Отец вместе с другими мужиками ходил к погосту за сумасшедшей бабкой – ее там мертвую нашли с разорванным горлом. Говорят, в овраге появилась бешеная собака. Из города вызвали машину для бабки, привезут и людей для отстрела собак: всех, какие не дома на привязи, перестреляют.

– А наш Боярка дома? – спросила Любаня.

Нет пока, мы же всегда его на ночь отпускаем. Да он ещё сто раз вернется, пока эти собачники приедут. Не бойся! ... А вот что с фонарем и лампой делать? Батя нас прибьет, если узнает, куда мы по ночам шастаем.

Может, пока днем все будут суетиться, сбегаем к церкви?

– Мы никуда больше не пойдем! – почти вместе воскликнули девочки.

– И не надо, – раздался голос Натана. Он поднимался к нам на чердак.

– Мы и без вас все сделаем. После обеда встретимся у бревен, а сейчас отправляйтесь все по домам.

– Никогда бы не поверила, что у нас такое может случиться, да вот на тебе, – причитала моя бабушка, накрывая на стол.

– Я сейчас пойду с покойной проститься. Хоть она и с причудами была, упокой господь ее душу, а тоже человек. Сколько лет жила одна-одинешенька. Ее даже хоронить-то не кому! Из города скоро машина придет, в морг ее заберут. А ты сиди дома и носа из избы не высовывай.

Как только моя бабуля скрылась за калиткой, я прямиком направилась к завалинке. Натан, Любаня и Коля молча сидели на бревнах.

– Ну что, пошли? – спросил Натан.

– Пошли, – негромко за всех ответил Коля.

День был душным и жарким. Деревня жила своей обычной монотонной жизнью. Овраг был тоже таким же, как всегда. Речка – «Гнилушка» пахла болотом и еле двигалась. Если бы не разговоры и паника взрослых, наши ночные похождения можно было бы принять за страшный сон. Но вот мы вышли к тому месту, где ночью услышали крик.

«Это был не сон», - кто-то негромко прошептал мне на ухо.

Я, Любаня и ее брат остановились. По их лицам я поняла, что им тоже страшно. Натан замедлил шаг и, видя, что мы не идем за ним, остановился.

– Ночные кошмары снятся только в полнолуние, – усмехнулся он. – А сейчас светит солнышко, да и бешеные собаки днем не кусаются, - добавил он чуть мягче, – и их существование надо еще доказать. А вот доказать, что мы здесь были, будет очень легко, если не найдем фонаря и лампы.

Я набралась смелости и взглянула Натану в глаза. Это были самые обыкновенные глаза самого обыкновенного, но красивого мальчика.

Немного успокоившись, мы пошли дальше. Но, подойдя к окну, через которое можно было проникнуть в церквушку, мы снова остановились.

– Я не полезу, – потупившись, сказал Коля.

– И я тоже, – тихо добавила Любаня

– И тебе тоже страшно? – спросил меня Натан.

– Не знаю, – соврала я, пряча за спину от страха трясущиеся руки.

Ладно, стойте здесь, – хмыкнул он и, быстро вскарабкавшись вверх, исчез за решеткой.

Мы отошли от окна в тень березки и стали ждать. На горизонте за нашей деревней темнела огромная фиолетовая туча.

– Наверное, будет гроза, – заметил Коля.

– Эй, – окликнул нас негромко голос Натана – возьмите лампу, а то разобьется.

Чтобы хоть как-то рассеять страх, я подбежала к церковному окну, забралась на решетку и взяла протянутую мне Натаном лампу.

Где-то очень далеко прозвучал раскат грома, и вдруг... Там за окном, мне послышался жалобный детский плач.

– Ну что ж ты медлишь, – раздраженно заметил Натан, – скоро гроза начнется, надо скорее возвращаться в деревню.

Он спрыгнул с окна и быстрыми шагами направился к оврагу. Мы, огибая могильные бугорки с кустами, еле поспевали за ним.

Широкая тропинка уже белела между деревьев, когда я споткнулась на сломанный молодой куст. Весь он, и трава под ним, были забрызганы кровью, а рядом валялись разбросанные засохшие кувшинки.

Неожиданно, где-то глубоко под землей зазвонил колокол. Его звук был едва слышен, но я почувствовала, как перезвон заполняет меня новой неведомой силой. Она просто переполняла меня!

Пожухлые цветы вдруг ожили и, распрямляя свои лепестки, закружили в хороводе у моих ног. Они кружили все быстрей и быстрей, превращаясь в огромный светящийся желтый шар.

И вот уже этот шар – луна, зависшая над оврагом, по тропинке которого с кувшинками в руках поднимается старая женщина с седыми распущенными волосами.

Завороженная лунным светом она бредет, ничего не видя вокруг. Она даже не замечает, как огромная черная тень отделяется от березы и бросается на нее.

– Открой сейчас же глаза, - слышу я голос Натана. Он трясет меня за плечи, и я прихожу в себя.

– Скоро будет дождь, он смоет весь этот кошмар, да и наши следы тоже.

Домой я успела вернуться раньше моей бабушки, но находиться одной в избе мне было страшно. В каждом темном углу и за каждой занавеской могла таиться зловещая черная тень.

Раскаты грома становились все сильнее, поэтому звук приближающихся выстрелов, доносившихся с улицы, мой слух различил не сразу.

– Придурки окаянные! – услышала я с порога бабушкин голос.

– Всех собак сейчас перестреляют.

Им в овраге пошукать бы да на погосте, а они прямо в деревне бойню устроили.

Боярку вон вашего подстрелили, весь в крови, бедолага, к своему дому помчался.

– Эта новость стала последней каплей, переполнившей мою душу. Я бросилась на кровать и расплакалась.

– Ой! Да ни как я, старая, перепугала тебя, голуба моя, спохватилась бабуля.

Она присела на край кровати и стала ласково гладить меня по спине, пытаясь успокоить.

В это время мои руки, обнимавшие подушку, вдруг ощутили под ней что-то ещё.

– Да ведь это лента из церкви, – вспомнила я и незаметно подальше запихнула ее под матрац.

Ласковый старческий голос и барабанивший по крыше дождь понемногу развеяли мои страхи. И очень скоро, кроме усталости, я уже ничего не чувствовала

– Слава богу, хоть сегодня поливать не нужно будет, – где-то совсем далеко, расслышала я голос бабушки.

Когда я проснулась, во дворе снова светило солнышко. Свежий воздух, заполнивший комнату через открытое окно, наполнил и меня новыми силами. Пополдничав, я направилась к завалинке.

На бревнах уже сидел хмурый Коля и зареванная Любаня. Ее правая рука была перебинтована.

– Боярка сдох, – вздохнул Коляня.

– А что у тебя с рукой? – спросила я Любу.

Да мы хотели ему помочь, а он вцепился ей в руку. Теперь уколы каждый день делать надо, – ответил за нее Коля.

К нам подсела бабка Настасья.

– Чего пригорюнились, соколики? До свадьбы все заживет, обратилась она к Любе.

Тощая полосатая кошка пристроилась на ее коленях и замурлыкала. Вскоре, быстрой походкой к нам подошел Натан. Кошка на коленях бабки ощетинилась, сделала спину дугой и зашипела.

– Люба, тебя и вправду укусила собака? – спросил он взволнованно.

– Да пошла ты, – шикнул он на кошку. И та с мяуканьем юркнула под бревна.

Первый раз в голосе Натана я услышала нотки тревоги.

– Извините, но сегодня у нас в доме много дел, – сказал он и ушел также быстро, как и появился.

‑ Мы тоже, пожалуй, пойдем, – сказала Люба, – у меня рука очень болит.

Все разошлись и на завалинке остались только я и старая Анастасия.

– Ну что, моя девонька, – вздохнула старушка, – тяжелый нынче день был? Даже вам, малым, досталось. Видать опять разная нечисть в наших краях зашевелилась.

– Как это так? – насторожилась я.

– Да так вот. Еще когда я, такая как ты, была, про наше местечко разное старики поговаривали.

Вон, церковь у леса...

Не добрый человек ее построил, перед Богом, видно, грехи замаливал. Да разве на грязные деньги Богу свечки ставят? Днем-то в этом храме батюшка с мирянами молился, а вот по ночам туда, иногда, разные бесовские людишки заглядывали, оскверняли святое место своими сборищами. С Карпатских гор, говорят, занес сюда их недобрый ветер – не то цыгане, не то бесы.

Но один из священников здесь очень набожный и мудрый был. Господь подсказал ему отлить новый колокол для этой церкви в старом монастыре.

По ночам, как только нечестивцы собирались на свою службу, колокол этот начинал свой перезвон. Так вот их от этой церкви-то и отвадили.

Да только племя это - здесь уже корни свои пустило. Врачевателями и знахарями они, правда, неплохими были, – любую болезнь излечить могли, да не впрок это люду шло. Тело вылечивалось, а душа, - душа вся язвами покрывалась. А колокол потом они все равно умудрились снять и спрятать. Говорят, зарыли где-то.

Но моя бабка мне говорила, что есть такие люди, которые все равно его даже из-под земли могут слышать. Главное, чтобы такой человек хоть раз того места, где этот колокол зарыт, ногой коснулся. А там колокольный перезвон всегда его о бесовской нечисти предупреждать будет.

Да только дар такой не каждому дан и не в радость он человеку.

– Ох, Господи, да не замучила ли я тебя, милая, своими присказками? – воскликнула старушка, заглядывая мне в лицо.

Я и впрямь заслушалась ее так, что не заметила, как полосатая кошка забралась ко мне на колени.

– А ты возьми ее к себе, – проворковала Настасья, – молочко-то, поди, - у вас в доме всегда есть. А кошка зверь особый. К плохому никогда не прильнет, а доброе за версту чувствует.

Ночной воздух был чистым и теплым. Мы легли спать, распахнув настежь все окна. Меня разбудил легкий прыжок кошки, соскочившей с моей постели на пол. Я открыла глаза, было светло почти как днем. Через открытые окна лунный свет наполнял всю комнату. Я подошла к кровати, где спала моя бабушка. Ее сон был на удивление крепким. Даже скрип половиц под моими ногами не побеспокоил ее.

Присев на подоконник, я залюбовалась луной. Чем больше я смотрела на этот нежно серебристый шар, тем спокойнее становилось у меня на душе, а страх и тревогу растворяло радостное безмятежное чувство.

– Пожалуйста, отнеси то, что не принадлежит тебе, на свое место, – произнес тихий знакомый голос с улицы.

Я с трудом отвела глаза от луны и увидела под окном Любаню. Она стояла босиком и в одной ночной рубашке. Через повязку на ее руке выступила кровь.

– Я постараюсь тебе все объяснить, но не сейчас.

Поторопись, сделай то, о чем я тебя прошу, – почти шепотом сказала она, повернулась и пошла в сторону своего дома.

Вернувшись к своей постели, я вынула из-под матраца то, что не принадлежало мне – серебристую широкую ленту, расшитую крестами.

– Поторопись, – пронесся шепот Любани.

– А может это все сон, – подумала я и, намотав ленту на шею, выпрыгнула из окна.

Лунный свет легонько толкнул меня в спину и почти понес к оврагу.

– Конечно, это сон. Ведь, я босиком и ничего не ощущаю, – промелькнуло у меня в голове.

Но вот и речка – «Гнилушка». Я почти перелетела ее по набросанным деревцам и веткам. А вот и то место, где мы вчера любовались ночным ландшафтом.

– Пожалуйста, поторопись, – снова где-то рядом шепчет Любаня.

И я тороплюсь, я не бегу, а лечу.

И вот я уже под окном, через решетку которого можно проникнуть в церквушку.

Да, это сон, но какой все же странный. Я взбираюсь на окно и, смотав с шеи шарф, швыряю его за решетку.

– Спасибо, что не опоздала, – раздается спокойный голос с другой стороны окна.

Мгновенно семь вспыхнувших свечей освещают стоящего внизу с подсвечником Натана. На нем сверкающая одежда и митра на голове, в руке он держит ленту.

Его золотистые глаза с длинными узкими щелочками зрачков какое-то мгновение с усмешкой смотрят на меня, а затем он разворачивается и идет вглубь церкви.

А там, на возвышении среди множества горящих свечей у висящих, неведомо на чем ворот, стоят, взявшись за руки, полусгнивший кладбищенский сторож и старая женщина с распущенными волосами и огромной кровоточащей раной на шее.

Натан подходит к ним и передает сторожу ленту.

– Ну вот. Теперь к обряду венчания все готово, не хватает только свидетелей – громко произносит он и оборачивается, указывая в мою сторону.

Нет, я не хочу досматривать такие сны, – вскрикнула я и соскочила на землю, которая просто содрогалась от ударов подземного колокола.

‑ Беги-и, беги-и, – гудел он.

Что есть духу, я помчалась домой.

Осторожно залезла в окно и юркнула в кровать. Бабка все также мирно похрапывала, кошка мурлыкала у нее в ногах.

– А может, я просто схожу с ума, – подумала я и... проснулась.

В окна заглядывало солнышко, на дворе кудахтали куры. В комнату вошла бабушка с большой кружкой молока.

– Вставай, что-то ты разоспалась сегодня. На-ка вот, парного молочка немного выпей.

Я отбросила одеяло и, свесив ноги с кровати, села, протягивая руки к кружке.

– Да ты что, чума тебя побери - закричала бабка, – босыми ногами на двор бегаешь! Это после дождя-то!

Я посмотрела вниз. Мои ноги по щиколотку и весь подол рубахи были в болотной грязи.

В это утро моя бабка затеяла баню. – Вот мы сейчас из тебя всю твою дурь и хворь веничком выгоним, – приговаривала она, мягко охаживая меня березовыми прутьями. Расчесывая волосы в крохотном полутемном предбаннике, я взглянула на себя в зеркальце, висевшее на стене. Оно все было потное от пара и мне пришлось протереть его тряпицей.

«Надо же, какое холодное – как лед», – подумала я и отвела от стекла руку.

Но то, что я увидела в зеркале, заставило меня саму превратиться в ледяное изваяние.

Из зеркала в упор на меня смотрела старая женщина с седыми распущенными волосами. Ее рот ощерился в беззвучной улыбке, а зеленые глаза с длинными узкими зрачками излучали ненависть и угрозу.

Внезапно язычки пламени охватили все зеркало и старухино лицо, строящее мне страшные немые гримасы, стало плавиться и таять, меняя форму как воск. Изображение, уменьшаясь, поплыло в глубь...

И вот передо мной уже женская фигура в белой рубахе. Она, вся, извиваясь и прогибая спину дугой, мечется в кровати и... о, Господи! Это уже не старуха, а Любаня с перекошенным лицом, высунутым языком и закатившимися глазами.

– Да ты что, глаз от себя оторвать не можешь? – услышала я голос бабки и почувствовала, как она меня толкнула в плечо. – А ну пойдем-ка отсюда, а то голова потом еще болеть будет.

Мы сидели за столом, и пили чай с вишневым вареньем. Я поперхнулась косточкой от громкого неожиданного стука в дверь.

– Заходи – откликнулась бабка. На пороге появились две девочки-дачницы. Бледные с испуганными глазами, перебивая друг друга и всхлипывая, они заговорили почти крича.

– Любаня ночью умерла от столбняка! Нас туда к ней не пустили, одни взрослые в их дом заходят. И Колька с утра куда-то пропал, его уже по всей деревне ищут.

– Да тихо, не галдите вы! – строгим голосом прикрикнула на них моя бабка. – Посидите-ка, лучше все вместе здесь, а я к ним пойду схожу.

– О, Господи, горе-то какое, – уже с порога еле слышно прошептала она.

Глотая слезы и чай с вареньем, мы молча ждали ее возвращения.

– Да..., нельзя вам на такое смотреть, – вернувшись, сказала бабушка, – а вам-то прививку делали?

Я пошла в сельсовет, в город позвонить надо, а вы пойдите Коляню поищите, знать, от испуга он захоронился где-нибудь.

До этого дня я считала, что умереть могут только взрослые, а дети умирают лишь в кино и в книгах. Поэтому смерть Любани не только испугала и поразила меня больше всех предыдущих кошмаров, она заставила еще взбунтоваться что-то внутри меня.

– Вы идите к завалинке, а я пойду на другой конец деревни, сказала я девочкам, и мы разбрелись в разные стороны.

Нашей деревеньке — было уже немало лет. Дома на «старой» стороне были гораздо массивнее и стояли на значительном расстоянии друг от друга. Они выходили в огромное поле, на другом конце которого, виднелась соседняя деревенька.

Новая шоссейка пересекала наш поселок поперек, но здесь тоже когда-то был большак и по старой дороге, превратившейся в тропинку, еще можно было ходить к соседям.

Мы знали, что Натан живет в самом большом крайнем доме, но никто из нас там не разу не бывал. Да и сам он, ссылаясь на здоровье своей бабушки и злую хозяйку, у которой они гостили, никогда нас к себе не приглашал. Их дом был огромным и старым. Его правая сторона, выходившая в поле, служила как бы началом высокого забора, окружавшего весь дом и двор за ним. Перед фасадом был разбит небольшой палисадник, увитый плющом, что для нашей деревни было большой редкостью. Такой же редкостью были и тяжелые гардины на окнах, выходивших на улицу. Я остановилась на крыльце перед двойной дверью, размышляя, почему мои ноги сами собой принесли меня сюда.

Неожиданно дверь распахнулась и передо мной появилась толстая пожилая дама с черными, как смоль волосами. Ее лицо украшала редкая бородка и небольшие усики. Это была копия лица Натана, но копия, изуродованная какой-то больной фантазией природы.

– Что вам надо, голубушка? – спросила она низким басом, равнодушно посмотрев на меня.

Но затем ее желтые глаза вспыхнули и засветились нескрываемым любопытством.

– О-о-о, – прогудела дама, – а ну-ка покажите ваши ручки.

Я хотела попятиться от нее, но вдруг поняла, что не могу даже пошевелиться. Ее взгляд буквально приковал меня к крыльцу. Она же внимательно и спокойно изучала мои ладони.

– Вот ты какая, – почти прошептала усатая тетя, освобождая мои руки из плена своих больших холодных ладоней.

– Так зачем же вы сюда пожаловали? – снова спросила она.

– Мне нужен Натан, – овладевая собой, ответила я.

– Натан приболел, и сегодня будет лежать весь день в постели. Сон – лучшее лекарство для детей, – ехидно изрекла она.

Передайте ему, что Любаня умерла сегодня ночью,– сказала я, плача.

Дама холодно посмотрела на меня.

– Я же сказала: он болен. И лучше его не беспокоить, – прогудела она и захлопнула передо мной дверь.

С разбитым сердцем, держась одной рукой за массивный поручень, другой, размазывая слезы по лицу, я медленно спустилась с крыльца. На какое-то мгновение, мне вдруг показалось, что в доме тоже кто-то плачет.

Я возвратилась к завалинке. На бревнах в одиночестве сидела старая Настасья.

– Беда-то какая, – прошептала она, отодвигаясь и уступая мне местечко поудобнее.

– Да ты вот сюда голубонька присаживайся, отдохни маленько. Тут твоя ребятня крутилась, Коляню спрашивали, может, скоро опять вернутся.

– Бабушка, а ты сегодня в Любин дом ходила? – спросила я.

– Да, милая. Там уже вся деревня побывала, – ответила она.

– А почему нас к ней не пускают?

– Да нельзя вам, малым, на такую смерть смотреть. Уж больно столбняк убивает страшно, – перекрестилась Анастасия.

Картина из вспотевшего зеркала вновь пронеслась в моей голове.

Я видела, я знаю, как она умерла.

Ей всю спину назад выгнуло, язык стал таким, что во рту не умещался, глаза выкатились, а все лицо скособочилось, да? – зарыдала я.

– Ой, милок, да ты все-таки туда проскользнула. Не надо было бы, – запричитала старушонка.

– Да не ходила я туда. Я... Я все это... во сне видела, – выпалила я.

– Страшные тебе сняться сны, однако, девонька, – протянула Настасья, – а может, тебе еще что-нибудь привиделось? – насторожилась она.

– Да, видела. Видела, как кладбищенский сторож и ненормальная старуха ночью в старой церкви венчались.

– Господи, спаси и сохрани. А про них-то ты, где могла слышать! — Аж подскочила на бревнах старушка, – ведь они и вправду полюбовниками были.

Он из-за нее еще молодым жену-красавицу бросил, сторожем при кладбище устроился и в сторожку при погосте перебрался. Да только она всю жизнь его промаяла, а замуж за него так и не пошла.

А когда его повешенным нашли, женщина эта и вовсе из ума вышла. На люди совсем перестала показываться, а по ночам, поговаривали, шастала иногда по болоту.

Может травы, какие приворотные собирала от людских глаз подальше, а может что и еще, ведь род-то ее из этих, прикарпатских знахарей шел. И что-то здесь все-таки не так, голуба моя, – вздохнула Настасья.

– Не первый раз за мой век в нашем местечке от столбняка умирают, да вот только смерть все время на полнолуние приходит. На-ка вот, возьми, – протянула она мне небольшой деревянный крестик на тесемке, – он из омелы. Для кого старая деревяшка, а кого, может, и от греха спасет. Эти крестики еще тот самый священник из монастыря вместе с колоколом привез. И многие мадьяры, которые в нашу веру перешли, их носить стали.

Я взяла крестик и пошла домой, но мои ноги, не подчиняясь моему рассудку, понесли меня на старый конец деревни.

Еще издали на старом большаке я увидела неуклюжую фигуру усатой дамы и Натана. Они шли через поле в соседнюю деревню. Я хотела незаметно последовать за ними, но ноги опять не послушались меня и упрямо остановились на знакомом крыльце.

Я оглянулась по сторонам, на улице не было ни души. Окна в доме были закрыты и плотно зашторены, за большой дверью царила тишина. Дверь беззвучно отворилась от моего легкого прикосновения.

Я шагнула внутрь и попала в длинные узкие сквозные сени. Они освещались скудным дневным светом, проникавшим из маленького оконца, вырубленного высоко в стене. Слева, в начале и конце сеней, были еще две двери, ведущие в дом. Я потянула на себя ручку первой из них — она оказалась незапертой.

– Есть кто дома? – на всякий случай спросила я и перешагнула порог. Мне никто не ответил, и мой голос растворился в прохладной тишине большой комнаты, наполненной запахом плюща. Дверь на пружине, чуть скрипнув, сама затворилась за мной.

Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я осмотрелась.

Комната отличалась от деревенских своими размерами и обстановкой.

Шкаф и какое-то подобие буфета доставали почти до потолка, а за большим круглым столом, стоящим посередине комнаты, могла бы расположиться вся наша ватага. Я подошла к столу и с интересом стала рассматривать странные предметы на нем.

На черной бархатной подушечке лежал, чуть мерцая, стеклянный шар размером с яблоко. Рядом стояли небольшое круглое зеркало на подставке и массивный подсвечник с семью свечами, а на самом краю стола прямо передо мной лежала большая толстая книга в кованом переплете.

Я протянула руку, чтобы раскрыть книгу, но в тот момент, когда мои пальцы коснулись ее, внутри стеклянного шара вдруг вспыхнула маленькая золотистая точка. Она стала быстро увеличиваться, наполняя шар серебристым светом.

И вот это уже не шар, а маленькая луна, каждый лучик которой был направлен прямо на меня. Я почувствовала, как таинственное свечение растворяет меня, проникая через мои глаза в мой мозг и сердце.

В ушах у меня что-то щелкнуло и очень тонко и противно зазвенело. Неожиданно какая-то неведомая сила оторвала меня от стола и понесла прямо в светящийся шар.

Сначала я ощутила резкий запах краски, затем чей-то властный и спокойный голос тихо предупредил меня: «Только не разжимай рук и не поддавайся страху». Наконец, почувствовав снова свое тело, я открыла глаза и...

Я сидела на краю церковного окна со стороны улицы, мои руки крепко сжимали холодные металлические прутья, а там внизу, за решеткой, недалеко от окна, на котором я сидела, стоял продолговатый стол с множеством горящих свечей. На одном его краю золотом блестел большущий таз, на другом – небольшое изваяние голого божка из такого же металла. По залу как тени передвигались люди в длинных темных балахонах с опущенными капюшонами. Две фигуры, согнувшись, что-то делали в самом центре зала.

– У нас все готово, – прозвучал мужской голос.

– Фигуры разогнулись и пошли к столу. Там, где они только что копались, в полу чернела дыра, а рядом лежали несколько сдвинутых плит.

Я пригляделась повнимательнее и вдруг поняла, что церквушка – ее пол, стены и алтарь выглядят иначе. Каменные плиты на полу были совсем новыми, стены – свежевыбеленными, а ворот перед возвышением не было вовсе. Я провела рукой по кладке стены и не нащупала ни одной щербинки.

– У нас тоже все готово, – прозвучал уже женский голос.

– Еще две фигуры с большими ведрами приблизились к столу и наполнили водой блестящий таз.

– Она уже здесь, приготовьтесь, – скомандовал громкий низкий голос.

Люди в капюшонах замерли у стола, а самый высокий из них, стоящий около таза, повернулся к церковным дверям.

В эту минуту из темноты появилась женщина в белой до пола рубахе с распущенными волосами, в руках у нее был сверток. Она подошла к столу, упала на колени и передала свою ношу гиганту.

Неожиданно детский плач эхом разнесся по залу. Гигант вынул из тряпиц крошечного мальчика, развернулся к столу и ... опустил его в огромный таз.

– Сегодня твой двадцать девятый день.

Хозяйка ночи крепко спит, и миром правят только ты и тьма! Прими же нашу жертву! – прогудел он, протягивая руки к золотой фигурке на том конце стола. Все остальные упали на колени, и что-то зашептали вразнобой. Через несколько минут вода в тазу перестала плескаться.

Высокий человек вынул тело мальчика из таза и отдал его женщине в рубахе. Она встала с колен и пошла к темнеющей яме, все остальные последовали за ней. Когда они снова вернулись к столу, ямы уже не было, и весь пол аккуратно покрывали каменные плиты. Женщина с распущенными волосами вновь опустилась у стола на колени.

– Окропите ее, – скомандовал Высокий.

В его руке сверкнул длинный тонкий жезл, он подошел к женщине и направил его прямо ей в грудь. Одна из фигур отделилась от стола и, зачерпнув пригоршней воду из таза, брызнул женщине в лицо.

– Теперь ты тоже навеки с нами, – произнес бас из-под капюшона.

В этот момент что-то темное метнулось на золотого божка, и он с грохотом упал на пол, а на столе, вместо него, выгнув спину дугой, появилась черная кошка.

Ее большие глаза светились как две маленькие луны.

– Проклятие, – прошипел верзила и замахнулся на кошку жезлом, но та молнией пронеслась над купелью и женщиной и исчезла в темноте.

– Ну что ж, ты выследила нас, хозяйка ночи, но разбить наши чары будет не так-то просто, – произнес гигант, медленно отчеканивая каждое слово, – Много лет помыкается этот народец, пока ты распутаешь мой клубок!

Тряхнув, головой, он откинул капюшон и посмотрел прямо на меня.

Я ахнула, оттолкнулась от решетки и... очутилась снова в комнате.

Рядом со мной стоял Коля и тряс меня за плечо.

– Ты что как заколдованная стоишь и не отвечаешь! Совсем что ли обалдела в этом чертовом доме. Пойдем во двор, я тебе кое-что сейчас покажу, – взволнованно шептал он.